… 1994 год выдался на бригаде тяжёлым — в море ходили, задачи выполняли, но уже перешли на подсчёт запасов топлива с точностью до 10 кг. А самое главное — с харчем стало плоховато, вот прям по-настоящему.
Пропали мясо, овощи, рыба — всё это отпускалось со складов бербазы в мизерных количествах, о консервах речь вообще не шла, в избытке были макароны да перловка. Зарплату в Ара-губе получали, в отличии от североморских кораблей, но потратить её можно было только в коммерческих лавках, которыми тогда наполнилось Видяево: сникерсы, датская салями, ну, помните ассортимент…
Военторгу жителям Видяева предложить было нечего, жёны периодически группировались и пёхом совершали вылазки в соседнюю Ура-губу, к рыбачкам, у которых была молочная ферма, да и рыбкой можно было разжиться в совхозном магазине.
Штабные офицеры шли на всякие ухищрения в попытках наполнить домашние холодильники, например, снимались с корабельного довольствия на выходные, к концу месяца можно было получить у вороватого продовольственника приличный кусок масла, коробку мойвы, пакет вермишели и чего-нибудь ещё, лавровый лист без ограничений насыпался.
Корабельным в этом смысле навстречу не шли, что вызывало вполне понятное бурление масс. Бурление затихло, когда выяснилось, что морские со штабных на эти дни срезались.
«Не завести ли нам, Паша, порося?» — Русаков оторвался от карты с очередным решением на разгром врага в зоне ответственности Кольской флотилии — «Помоями откормим, к зиме заколем, картошки с почеревком нажарим…»
У меня аж слюни потекли от перспективы.
Но я решил тормознуть — кто будет это всё собирать, лагуны эти камбузные с отходами, где держать этого порося, одни проблемы. Русаков послушал мои возражения: «Ну, понятно, Паша… Проблемы интеллигента. Ты бы ещё про навоз вспомнил — куда его в сопках девать.» И больше он со мной эту тему не обсуждал.
Занимались этой скотобазой кпунист Слава Сокольцов и Анатолий Иванович Павлюк, бригадный мичман, знавший всех, умевший всё. Будущий шашлык разместили у ПВОшников, на высоченной сопке на западном берегу Ары. Ежедневно туда выезжала бригадная буханка, она резво поднималась, прыгая по валунам, содержимое лагунов расплёскивалось в салоне…
На каком-то штабном выезде в Североморск замкомбрига Коряковский наморщил нос и что-то сказал на ухо Жаринову. Тот покивал головой и своим неподражаемым тенорком высказал Русакову насчёт запаха. Есть, сказал начальник штаба, есть, отмоем.
Не отмыли. Запах въелся намертво, а морщение начальственных носов превратилось в своего рода театральный номер. Русаков хмурился, на лице играли желваки, но помалкивал.
Наступил день, когда буханка не смогла забраться в сопку — снег, лёд…
После короткого совещания инициативщики решили — режем! А через некоторое время каждому офицеру штаба были выданы изрядный кусок мяса и кусок сала. К Новому году это было весьма и весьма кстати!
И вот во время очередного штабного выезда, когда кто-то из нас привычно наморщил нос, Русаков огляделся, убедился в наличии комбрига и замкомбрига, и с удовольствием и оттяжечкой высказал этому бедному эстету по поводу: «Небось, жрёте свинину как не в себя, а понятия не имеете, как это мясо на стол попадает…»
Больше никто не морщился. А Жаринов принародно объявил Русакову благодарность и попросил продолжить практику ведения приусадебного хозяйства.