Скр «Достойный» выводили из завода. Несколько лет среднего ремонта и отношения к заводскому кораблю как к кадровому отстойнику превратили его в кладбище надежд.
Лихорадочные попытки командования бригады в последние месяцы расчистить завалы, стажировки офицеров на плавающих кораблях принесли свои плоды, однако ни о каком самостоятельном плавании речь пока идти не могла. Решение лежало на поверхности и было реализовано – на корабль посадили штаб, и, превратив флагманских специалистов в командиров боевых частей, приступили к сдаче задач.
Покурив и попив чайку, офицеры штаба, среди которых был и я – вновь назначенный флагманский штурман после классов, — пришли к выводу, что работа предстоит неслабая. Все уже давно отвыкли заниматься портянками, рундуками, приборками, обходами, а хотели по-прежнему вырабатывать предложения в решение командира соединения на поиск и уничтожение подводных лодок по различным видам обеспечения и закрывать море на замок в 17 часов.
Ситуация осложнялась тем, что комбриг Смирнов когда-то командовал Достойным, а теперешний командир Достойного Вася Ященко был однокашником начальника штаба Жаринова по училищу, сыграть на противоречиях КБ и НШ в данном случае не удавалось – их не было, противоречий, не могли они допустить прокола с этим кораблем.
«Предчувствия его не обманули,» — после нескольких серьезных разносов мы включились в работу, которую штабу флота удалось простимулировать, прислав на Достойный директиву о подготовке к боевой службе.
К чести корабельных офицеров надо сказать, что отсутствие опыта и знаний большинство из них компенсировало работоспособностью и готовностью учиться. Дело, в общем-то, шло неплохо, постепенно анекдотических ситуаций становилось все меньше, К-1 сдали, не потеряв лица, К-2 проскочила с оценкой «хорошо», а на К-3 экипаж уже чувствовал себя оморяченным, что подтверждалось определенным снижением уровня воинской дисциплины.
Постоянное нахождение в море, стоянка в Североморске вместо родного арагубского захолустья, посещение семей раз в две-три недели сделали свое дело – подготовка к боевой службе началась незаметно, проходила быстро и закончилась проверкой с итоговой оценкой «неудовлетворительно».
Начальство, смекнув, что в обстановке нарастающей гласности, демократизации и тотального восстановления ленинских норм партийной жизни (идет апрель 1989 года!), гайки закручивать больше нельзя, решило перегнать корабль в Ара-губу, где устроить нечто вроде санатория, отпустив офицеров-мичманов по домам на затяжные выходные, а уж потом показать нам кузькину мать.
Нечего и говорить – решение военного совета бригады было встречено с одобрением, приготовление к бою и походу прошло в экстренном варианте, Кольский залив проскочили с нарушением скоростного режима, предусмотренного Правилами рейдовой службы, едва не сорвав кильватерной струей приемный буй в точке «Яко».
На входе в Мотовский залив удача нам изменила – посты велели задержаться, оперативный флотилии, управлявший переходом, на связь не выходил, на саркастические и обидные реплики со стороны комбрига не реагировал…
Двигаясь вдоль Мотовского залива дошли до точки поворота в Ара-губу, развернулись на обратный курс – и так несколько раз. Попытавшись воззвать к совести оперативного флотилии и получив на этот раз корректное и холодное приказание действовать в соответствии с указаниями, а именно — ждать! – комбриг взбеленился, взъерошился и начал негромко характеризовывать оперативную службу флотилии, командира дивизии, постепенно переходя на начальника штаба и группу его прихлебателей, поехавших в Ара-губу на уазике.
Движение тридцатиминутными галсами туда и обратно расслабляет вахту, рутинное наблюдение ничего не добавляет к общей картине обстановки, неизменной уже несколько часов, возбуждение сменилось дремотным оцепенением, изредка нарушаемым докладами из БИПа и с сигнального.
Так и прохлопали все доклад о появлении на входе в Мотовский надводной цели, который совпал с решение комбрига наплевать на все условности и приказания и ложиться на курс 238 для входа в базу. Зазвенели колокола громкого боя, начали готовиться к плавания в узкости, как вдруг из «Рейда», включенного на дежурном 16-м канале прозвучало: «Бугель-944, я Бугель-051. Старшего на борту к аппарату».
Комбриг, запутавшись в тулупе, подскочил к «Рейду» и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил: «Что имеете для меня?» Шум в динамике пропал и зазвучал знакомый тенорок первого заместителя Командующего СФ Касатонова: «Бугель-944, здесь самый большой Бугель!» после чего последовали вопросы, на которые невозможно было дать ответы, оскорбления, на которые невозможно было отреагировать, и сомнения в профессиональной пригодности комбрига и командира, возразить на которые было нечего.
Эта цель, которую мы обнаружили непосредственно перед поворотом в Ара-губу, которая на момент поворота влево была слева по корме кабельтовых в 60-ти, и никто даже не пытался обсчитать её элементы движения, был крейсер «Киров» — флагман Северного флота, летевший скоростью 28 узлов в Западную Лицу по кратчайшему пути. А мы, деревенские, пересекли его курс прямо по носу, за что и получили порцию крайне обидных сравнений, на которые Касатонов был большой мастак, и его обещание лично разобраться с обстоятельствами этого дела по его возвращению из морей.
По окончания связи Касатонов и «Киров» были подвергнуты жесточайшей критике со стороны присутствовавших на мостике, «зазнался», «эскадра обнаглела» — самые мягкие определения звучали громко и в полной уверенности в собственной правоте.
Подойдя к причалу мы узнали, что на рубеже «Нордкап-Медвежий» терпит бедствие наша лодка К-278, обстановка крайне сложная, руководит спасательной операцией Касатонов, вышедший к месту катастрофы на крейсере «Киров». В Западную Лицу он заходил забрать Командующего и офицеров флотилии подводных лодок.
Лодку эту в СМИ назвали «Комсомолец».
Такие дела.
= = = = =
Вспоминает капитан I ранга Сергей Прядкин:
7 апреля 1989 года
7 апреля – День памяти подводников, погибших в море. Оно забрало их жизни, но никогда не отберет у наших душ светлую память по этим героям, до конца выполнивших свой воинский долг и уверен, что эта скорбная дата оставила зарубку в душе каждого нашего моряка-подводника.
Моя флотская служба распорядилась таким образом, что мне не довелось служить на подводных лодках, хотя львиная доля спец.дисциплин из курса нашего обучения в ЧВВМУ им. П. С. Нахимова сводилась именно к этой службе, но и для меня эта дата по-своему врезалась в память.
Итак, пятница, 7 апреля 1989 года. Совсем недавно на Северный флот пришел с постройки тяжелый атомный ракетный крейсер (ТАРКР) «Калинин» (ныне «Адмирал Нахимов»).
Я служил в Управлении ракетно-артиллерийского вооружения Северного флота (УРАВ СФ) и мне в должностные обязанности было вменено кураторство вопросов эксплуатации и огневой подготовки зенитных ракетно-артиллерийского комплексов (ЗРАК) «Кортик», которыми был вооружен этот корабль. УРАВ СФ располагался в Мурманске, в котором я сравнительно недавно получил квартиру и проживал со своей семьей. Как в обычный рабочий день, прибыл на службу, и тут же получил приказание убыть на ТАРКР «Калинин», который стоял на своей штатной бочке на внешнем рейде Североморска, что я немедленно и выполнил.
Причиной тому послужила неуспешная зенитная ракетная стрельба на этом корабле ЗРАК «Кортик», которая выполнялась накануне по программе государственных испытаний корабля по двум ракетам-мишеням КСР-5НМ – варианта авиационных сверхзвуковых противокорабельных ракет, специально предназначенных для противовоздушной подготовки с очень малой отражающей радиолокационной поверхностью при небольших ракурсных углах наблюдения.
Поэтому, Командующий Северным флотом адмирал Ф.Н.Громов приказал флотским специалистам разобраться на месте в причинах срыва государственных испытаний и доложить ему через Управление боевой подготовки штаба Северного флота.
На одном из причалов в Североморске меня встретил командир батареи ЗРАК «Кортик» лейтенант Дондуков, настоящий фанатик данного оружия, влюбленный в свое дело, с которым я буквально недавно познакомился, вникая в устройство и технические особенности комплекса. По прибытию на катере на корабль он же проводил меня в каюту, в которой находились флагманские специалисты соединения и несколько, как я понял, представителей разработчиков оружия и предприятия-изготовителя.
Один из них выделялся своим крупным телосложением и волевым выражением лица с очень внимательным взглядом. На его груди при довольно скупом искусственном освещении каюты поблескивала золотом Звезда Героя Социалистического труда.
Неужели сам Шипунов, подумал я? И не ошибся, потому что этим человеком, действительно, оказался Генеральный конструктор Тульского конструкторского бюро приборостроения и главный конструктор ЗРАК «Кортик» выдающийся конструктор отечественного автоматического стрелково-пушечного вооружения Аркадий Георгиевич Шипунов.
Очевидно, они ждали меня, как представителя специального управления Северного флота и после короткого обмена рукопожатиями, приступили к обсуждению причины вчерашней неудачной работы, в которой они уже досконально разобрались. Меня поразила простота и чувство достоинства, с каким общался со мной и другими присутствующими в каюте этот человек-легенда для наших Вооруженных Сил.
К обеду вся работа была закончена, и я поднялся на ходовой пост корабля, где по радиотелефону мне была организована связь, и я начал докладывать под запись представителю Управления боевой подготовки штаба Северного флота капитану 1 ранга В. М. Данилюку содержание акта расследования. Была отличная апрельская солнечная погода, отливным течением корабль развернуло так, что с ходового поста хорошо просматривалась вся панорама города.
И вдруг во время моего доклада из-за городских многоэтажек, амфитеатром спускавшихся к Кольскому заливу с высоты местных сопок, буквально выскочила пара противолодочных самолетов Ил-38. За немалый срок службы на Северном флоте я очень много раз наблюдал взлеты таких самолетов с аэродрома Североморск-1, но такой увидел впервые.
Обычно они с мощным гулом плавно набирали высоту и улетали в сторону моря. А эти взлетели, как бешенные, и с ревом во всю мощь своих турбовинтовых двигателей, с резким набором высоты и на максимальной скорости неслись мимо нас совсем рядом с кораблем. Это было такое неожиданное и впечатляющее зрелище, что я бросил свой доклад и выскочил на правое крыло сигнального мостика. Похоже, в наших территориальных водах обнаружена иностранная подводная лодка, подумал я. Куда же им еще так спешить? А самолеты, набрав необходимую высоту, быстро скрылись в морской дымке в северо-западном направлении.
У меня еще были дела на кораблях в Североморске, а на следующий день в субботу, прокручивая в памяти для доклада своему командованию вчерашнюю работу комиссии, в состав которой входил такой гениальный русский оружейник и с распираемым от этого чувством гордости, я прибыл на службу и увидел, что все мои сослуживцы находятся в подавленном состоянии. И от них узнал, что вчера в Норвежском море затонула наша атомная подводная лодка К-278 из-за возникшего на ней пожара, и погибло большинство моряков-подводников из её экипажа.
Так вот куда полетела вчера в обеденное время та пара противолодочных самолетов Ил-38, которую я наблюдал с ходового поста ТАРКР «Калинин», тут же дошло до меня! В район катастрофы для спасения подводников они полетели! О том, что погибшая подводная лодка называлась «Комсомольцем», я узнал из вечерних телевизионных новостей.
Позже узнал и фамилию командира звена – майор Петербургский. А картинка их взлета и рев их моторов так и отпечаталась навсегда в моей памяти.