Русский флот несколько раз за свою историю становился объектом неожиданного нападения — Петропавловск, Порт-Артур, Кронштадт…
Кошмар внезапной атаки, да еще в ночь с субботы на воскресенье, преследовал наших флотоводцев любого ранга при любой власти.
Начиная с наркома Кузнецова предпринимались организационные и технические меры, писались соответствующие директивы и приказы, организовывались внезапные проверки — часто с неутешительными результатами…
Война всегда незримо присутствовала во флотской жизни, иногда в разгар какого-нибудь учения по ПВО я вдруг начинал воспринимать происходящее как реальную боевую работу — и становилось жутко…
В соединениях кораблей и пунктах базирования разрабатывались свои рецепты от этой болезни. Поскольку стратегического (или хотя бы оперативного) видения проблемы командирам уровня «дивизион-бригада» не хватало ввиду их недопуска к соответствующим планам, то и рецепты были, так скажем, местечковые — у проверяющих из Москвы они вызывали то оторопь, то брезгливое понимание, так, через губу: «Ну да… На вашем уровне это, конечно, приемлемо…»
А замысел наших отцов-командиров сводился, в основном, к одному — в случае войны дать ход, оторваться от причала и вылететь в открытое море, там и встречать «звездные» налеты, натовские «Пингвины» и «Гарпуны»…
Вот для обеспечения этого, по-жуковски прямого и по-кузнецовски результативного, решения и выдумывались цепочки оповещения офицеров и мичманов, находящихся на сходе, реальные (а не в соответствии с требованиями очередных придумщиков из Арбатского военного округа) графики приведения на соответствующий уровень боевой готовности.
Механики думали над возможностью запустить главные двигатели за четверть часа, штурмана с тоской пытались оспорить законы механики и изменить инерциальное пространство, сократив тем самым время ускоренного запуска гирокомпаса с часа, ну хотя бы до тех же минут 15-ти…
В конце концов выработались реальные перечни действий, их опробовали на фоне плановых мероприятий боевой подготовки и объявили в качестве безусловных неписаных постулатов. За их несоблюдение командиров карали строго, невзирая на командирские амбиции и происхождение — не выговорами и разными другими замечаниями, а серьезным разговором в комбриговской каюте, с обязательным цитированием слов адмирала Макарова «Помни войну!».
Не делавшим выводы придерживали служебный рост, избавлялись от них, переводя на береговые должности — даже с повышением, лишь бы избавиться от человека, не понимающего важность готовности к войне.
Главным условием, обеспечивающем выполнение задачи вывода сил из-под удара, был быстрый отход от причала. Особенности базирования в каждой губе разные: протяженный причальный фронт и обширная акватория губы Ваенга, стесненные условия из-за близости берега и лодочных причалов в Ара-губе или Екатерининской гавани, извилистые пути выхода из Западной Лицы и Оленьей — все это заставляло биться флотскую руководящую мысль в выборе соответствующих курсов отхода, режимов использования машин, очередности съемки со швартовых.
Отход корабля от причала кормой практически всегда приводил к колоссальному затягиванию времени — корабль, идущий кормой вперед, управляется плохо, его несет ветром-течением…
В нашей 130-й противолодочной бригаде в конце концов пришли к выводу, что СКР 159 проекта, находящийся в постоянной готовности, должен стоять носом на выход, что вкупе с дизелем в качестве главного двигателя и обеспечивало пресловутые 15 минут.
Акватория южной части губы Ара вполне позволяла развернуться кормой к причалам нашим «мотоциклам», имеющим в дополнение к стандартной винтовой группе (три линии валов — средняя от главного дизеля с ВРШ, бортовые — от турбин) еще и так называемые «активные рули» — подруливающие устройства, разворачивающиеся на 360 градусов и готовые добавить нужный момент в сложной картине воздействий сил и импульсов на корабль при швартовке.
Активные были очень капризным механизмом и крайне требовательным по части электричества — специально для их обеспечения проектом корабля был предусмотрен отдельный дизель-генератор мощностью 400 квт.
…
Все командиры кораблей на бригаде были Личности. И эту свою самость они отстаивали в чем угодно и как угодно — в особенности, во взаимоотношениях друг с другом. Главным полем соревнований было, конечно, море — и здесь первенство завоевывали и планку повышали мареманы.
Морской класс демонстрировался везде, где только можно, но венцом освоения корабля, доверенного партией и правительством, была швартовка! Лихо, с буруном, развернуться кормой к причалу: «Активные в нос, полный назад, активные в корму на 180, полный вперед! Стоп, остановить активные!» — корабль, подрагивая, замер у причала, даже бросательные не подавали… Носом на выход, разумеется.
И вот однажды, в период весенних штормов, СКР-16 возвращался в базу. Уже на внутреннем рейде стало понятно, что швартовка будет тяжелая — ветер метров 12-15, снежные заряды с нулевой видимостью…
Комбриг Бирюков, выйдя на связь, настойчиво порекомендовал Феде Стратевичу швартоваться носом — по пологой кривой плавно выйти параллельно к причалу, активными толкнуть корму, подать концы и притянуться на шпилях. Федя (это он сам потом рассказывал) представил себе ехидную физиономию своего друга-соперника Седлецкого и даже услышал его противный баритон: «Ну что, Федор Андреич, кишка-то тонка!», взбеленился и объявил свое решение швартоваться кормой.
В воздухе посерьезнело — ветер был приличный, причал грозил открыться всего-лишь метров с 20-ти, активно забегали швартовые команды, разбирая концы, готовя бросательные…
В-общем, раза три СКР-16 появлялся кормой у первого причала, на котором к тому времени стояли, продуваемые ветром, Бирюков, начальник штаба Соколов и коллеги-командиры. Уже после второго неудачного подхода стало ясно — не выйдет, не получится швартовка, слишком ветер силён.
Адреналин у Феди закончился после третьего захода и к нему вернулась способность прислушиваться к окружающим: «Федор Андреич! Федор Андреич! — не своим голосом орал по УКВ оперативный, — комбриг приказывает носом подходить, как меня слышите, прием!!!». «Давно орет?» — поинтересовался Федя, — «Уж минут 5-ть как» — ответил вахтенный офицер. «Понял, исполняю» — отреагировал вечный капитан-лейтенант, и, оглядевшись по своим командирским створикам, начал маневр подхода к причалу носом левым бортом.
Корабль лег на курс подхода к причалу, который был прекрасно виден на «Дону», а за несколько кабельтовых до торца причала снежный заряд иссяк. Стратевич, увидев представительную делегацию на причале, снова услышал в ушах «лихую разбойничью песню»: «Средний вперед, развернуть активные в нос». «Есть средний вперед, активные в нос развернуты,» — отрепетовал вахтенный офицер.
Все на мостике поняли, что Федор Андреич, несмотря ни на что, хочет все-таки продемонстрировать свою недюжинную морскую выучку — подходим на среднем, с буруном, пройдя торец причала, даем полный назад плюс активные в нос, снова бурун — и замираем, как вкопанные, под аплодисменты…
Так дело и шло — до команды «Полный назад». Телеграф отрепетовал, но дрожания корабля, которое всегда сопровождает такое изменение режимов работы винта, не было. «Ходовой — ПЭЖ, ВРШ вылетел,» — доклад механика прозвучал как гром среди ясного неба. Федя не успел кинуть в ПЭЖ атомную бомбу своего возмущения: «Ходовой — ПЭЖ, активные вылетели».
Корабль, между тем, со скоростью 9 узлов подходит к торцу причала… Федя, окинув население мостика совершенно диким взглядом, становится по левому борту ходового, закусывает и без того искусанный ус, и замирает в строевой стойке, отдавая честь. Комбриг, понимая, что происходящее он изменить не в силах, прикладывает лапу к уху, сопровождающие его лица тоже замирают в воинском приветствии, провожая взглядом стремительное движение.
Шелест киля по днищу сменился металлическим скрежетом — корабль замер, уткнувшись носом в грандиозный валун на осушке. Швартовые команды засуетились, подавая концы, на причале царила гробовая тишина. Не дожидаясь сходни, комбриг с начальником штаба перешли на борт и скрылись в надстройке.
…
Капитан-лейтенант Федор Андреевич Стратевич получил свой очередной НСС от командира дивизии, задвинув тем самым получение погон с двумя просветами в дальний-дальний ящик, за глаза его стали называть «пятнадцатилетним капитаном».
Корабль, на удивление, серьезных повреждений не получил — примял днище и форштевень, аварийный док не выявил травм у яйца.
Выражение «любой ценой» на 130 бригаде было отнесено к числу запрещенных (кроме него там были «плавающая неисправность», «я пришел, а вас не было» …), правда, с оговоркой — до войны.
…
Такие дела.
