Сегодня за время передвижения по городу два раза угодил под сильный дождь. От больших московских луж, которые не всегда даже и перепрыгнешь, зонт не спасает, но настроение всё равно хорошее. И вот иду я по улице с промоченными ногами, а сам вспоминаю июнь восемьдесят шестого. Тот июнь запомнился на всю жизнь, с ним связаны множество воспоминаний — разных, весёлых и грустных, но одинаково значимых…
Июнь в том 1986 году, насколько я помню, был жаркий — и по погоде, и по событиям. Позади первый курс института, впереди — срочная служба в армии. В каком роде войск придётся служить, вопрос даже не стоял, изначально было ясно, что направят в стройбат, так как в то время государство не доверяло оружие идеологически неустойчивым гражданам — некомсомольцам из верующих семей.
Конечно, было интересно, из какой точки на карте нашей Родины буду домой родителям в Загорск письма отсылать; впрочем, особо наперёд я не загадывал — будь что будет.
Уходить мы должны были 13 июня 1986 года, а незадолго до этого мы с ребятами узнали в военкомате, что стричься налысо необязательно, можно оставить на голове волосы длиной так в полсантиметра-сантиметр. До чего же мы были тогда наивные…
Накануне отъезда соседка, работавшая в парикмахерской, постригла меня как раз в соответствии с тем, что я услышал в военкомате. Глядя в зеркало, я не мог удержаться от смеха — оттуда на меня смотрела чья-то незнакомая круглая голова с коротким ёршиком волос. 13 числа, рано утром я вышел из дома и вместе с провожавшими меня родственниками отправился к военкомату. Позади остались 18 лет «домашней» жизни, впереди была полная неизвестность и непонятно на чём основанная уверенность, что всё будет хорошо.
Придя к военкомату, обнаружил там ребят, которым тоже выпало уходить в этот день. Многие были просто пьяными, некоторые — ну просто никакие. Всех провожали родственники, девушки и друзья, пытавшиеся криками подбодрить уходящих в неизвестность сыновей, женихов, товарищей. Одеты мы все были не просто, а очень просто, лишнего при себе тоже особо не было в полном соответствии с советами бывалых знакомых и сотрудников военкомата (ну там «колющих и режущих предметов при себе не иметь, одежду одеть какую попроще» и всё в таком духе). Прощание немного затягивалось, кто-то из повожавших уже пытался перелезть через стену во двор военкомата, чтобы отбить своих «забритых» товарищей и вернуть обратно в гражданскую жизнь… Однако всё закончилось мирно и наш автобус выехал наконец в сторону Москвы.
Помню, что тогда удивился реакции своего организма на стресс — почти всю дорогу до областного сборного пункта я просто мирно проспал. Просыпался пару раз, когда автобус сворачивал с Ярославского шоссе на МКАД, ну и когда повернули с МКАДа в сторону города Железнодорожного, где находился этот сборный пункт. Там мы провели несколько часов среди таких же ребят, привезённых с разных концов Московской области.
И вот как раз на этом сборном пункте меня поджидало разочарование — нам всем велели постричься наголо в находившейся прямо в здании пункта парикмахерской. Самое обидное было не то, что наголо, а то, что нас забрили за наши же деньги. И вот за то, чтобы последний сантиметр волос с наших голов был убран машинкой, каждый из нас выложил по 3 руб. 40 коп. из своих заначек, что не могло не шокировать вчерашних советских детей, знавших, что обычно за такую стрижку в мирное время брали, если теперь память не подводит, 8 или 10 копеек… Что и говорить, наивные мы были и не знали, что в военное время значение синуса может достигать четырёх… 🙂
И вот нас, уже совершенно лысых, перетасовали и предоставили на некоторое время самим себе. Несмотря на то, что народ был самый разный, никаких особых происшествий не было, всё-таки маячившая впереди неизвестность длительностью в два года как-то умиротворяюще действовала даже на самые горячие головы. Потом, помнится, уже после обеда появились какие-то офицеры, которых нам представили как наших сопровождающих к месту несения службы.
Тут я удивился в первый раз — у группы призывников, в которую я попал на сборном пункте, офицеры сопровождения оказались одеты в чёрную морскую форму. Название флота на фуражках указано не было… Второй раз я удивился, когда офицеры привезли нас из Железнодорожного в Москву на Ленинградский вокзал. Какое-то время мы сидели в зале ожидания. Некоторые ребята, отпросившись, бегали позвонить из телефона-автомата домой родным, а я сидел и думал, что вот буквально тут, в какой-то паре десятков метров от меня находится родной Ярославский вокзал, что сейчас, наверное, отходит какая-нибудь электричка в родной Загорск. Страшно не было, я вообще по своей наивности полагал, что раз уж вокзал Ленинградский, то, соответственно, вряд ли доведётся служить дальше Ленинграда, да и офицеры говорили нам, что далеко ехать не придётся, как будто они могли что-то другое сказать, чтобы мы разбежались 🙂
В третий раз я удивился (и даже слегка насторожился), когда мы под присмотром офицеров подошли к поезду, на вагонах которого были таблички «Москва-Мурманск». Тут я понял, что служить доведётся не в Ленинграде, отнюдь… И чёрная форма офицеров стала понятной, и как-то стало ясно, что помимо Балтийского флота есть ещё и Северный. Одно было непонятно, а мы-то тут причём? Нас же стройбат ждал. Просто тогда я не знал, что и на флоте есть свой стройбат, и что именно в нём мне и доведётся служить.
Ехали мы в обычном плацкартном вагоне, было нас 100 человек призывников, из них лишь 7 было несудимые. В те годы государство ещё могло себе позволить проводить некую селекцию — вот этого в десантники, этого вот в ракетчики, а вот этого, если он судимый (даже условно), или в Бога верит — в стройбат. Вот и ехали в одном вагоне сто ребят, которым не довелось стать ни танкистами, не моряками, не связистами, а довелось стать военными строителями Северного флота. Несмотря на то, что у большинства ребят за плечами были условные или реальные сроки, ехали мы мирно и спокойно — народ не бузил, никто никому не мешал, конфликтов никаких не было. Первую ночь путешествия я проспал как убитый, а вот во вторую ночь почти не спал — ведь мы ехали уже по Северу, а я никогда до этого не видел полярного дня. На часах ночь, а за окном светло, как днём, и я всё разглядыл мелькавшие мимо пейзажи…
Когда уезжали из Москвы, было жарко, а вот когда приехали в Мурманск, было… Ну скажем так — температура воздуха плюс четыре градуса выше ноля, с неба сыплет дождик напополам со снегом. Как говорится, почувствуйте разницу… Сев на автобус, поехали в Североморск, где нас разместили в 8-м флотском экипаже. Как я понимаю, эта воинская часть была распределителем для прибывших на Северный флот новобранцев, откуда по всему флоту распределяли поступивших призывников.
Мы попали туда в выходной, кроме нас там уже было несколько сот человек, заниматься нами было некому, и остаток дня и всю ночь мы были предоставлены самим себе. Насколько я помню, было относительно тихо и спокойно. Да, были стычки и конфликты, ночью несколько раз мы поднимались по сигналу «наших бьют» (и всё в таком духе), но всё оканчивалось лишь взаимными угрозами и размахиванием кулаками в воздухе, не более того. Выдали форму, гражданскую одежду забрали, деньги и личные вещи вроде электробритвы и часов можно было оставить при себе, хотя на выдаче формы служившие в «экипаже» моряки и пытались выманить у нас что-нибудь ценное, стращая по методу «всё равно по приезду в часть у вас это отнимут».
В понедельник в «экипаже» появились «покупатели» — приехавшие из гарнизонов офицеры-строители, которые должны были отобрать среди нас нужные им кадры. Офицеры выкрикивали фразы типа «Отделочники (варианты: „Каменщики“ etc.) есть?», народ откликался. Среди нас были и отделочники, и маляры, и каменщики, и крановщики, и водители. Многие к коменту призыва уже получили «корочки» по какой-нибудь специальности, кто в ПТУ, а кто и в исправительно-трудовых учреждениях.
Больше всего было водителей, но именно на них спрос был наименьшим. Ещё, пожалуй, были востребованы умеющие рисовать, потому как оформители для клубов и красных уголков были нужны всегда и везде. Я ощущал себя, как писали Ильф и Петров, чужим на этом празднике жизни. Строительной специальности у меня никакой не было, школьная практика на заводе была за токарным станком, что здесь было не нужно, а в институте на первом курсе я всего-лишь успел освоить первый в своей жизни персональный компьютер Yamaha MSX да основы программирования на Basic’е, что, очевидно, было также малоприменимо в условиях, в которых мне предстояло прожить два года.
И вдруг один из офицеров спросил — «Кто-нибудь умеет печатать на машинке?» Народ озадаченно смолк, видимо, этот навык был среди нас далеко не самым распространённым 🙂 Тут я подумал — раз в институте при работе за компьютером научился более-менее бегло текст набирать, то, вероятно, и с обычой пишущей машинкой как-нибудь справлюсь. И я смело вышел вперед со словами «Я умею». Офицер обрадовался мне как родному, сказал, что заберёт меня с собой в Видяево, где я и буду служить, а через некоторое время куда-то исчез. Больше я его никогда не видел. Что интересно, предсказание его почти сбылось через некоторое время, но это уже совсем другая история.
Через пару часов я в составе небольшой интернациональной группы направлялся на автобусе обратно из Североморска в Мурманск, оттуда мы должны были добраться до гарнизона, где предстояло служить и работать. Ехали мы под бдительным присмотром сопровождавшего нас казаха Молданазарова, к которому мы обращались уважительно «товарищ старший сержант». Расспрашивали его о части, где нам предстояло служить, какие там порядки, ну и всё в таком же духе, ведь ему оставалось служить полгода и знал он уже немало.
Когда отъезжали от Мурманского автовокзала на автобусе до Видяева, я немного потаращился в окно на город, затем на Кольский залив, а потом, как и раньше, когда отъезжали от военкомата в Загорске, просто спокойно заснул. По пути несколько раз просыпался и снова засыпал, а за окном всё мелькали сопки да озёра. Окончательно проснулся при проезде через два контрольно-пропускных пункта, сначала были пограничники, потом, уже недалеко от Видяево, моряки.
Когда автобус остановился на гарнизонном КПП, в него вошли… пришельцы. Самые настоящие, в блестящих скафандрах, лица не видно, в руках какие-то предметы, которыми они нас ощупывали. Дело ведь было в 86-м году, только что случилась беда в Чернобыле, и всех приезжающих в гарнизон проверяли, не «фонят» ли. Насколько помню, всё обошлось, с автобуса никого не ссадили, и через некоторое время мы оказались в Видяево.
Впереди был последний, самый короткий, всего в несколько километров, отрезок моего путешествия до залива Ара-Губа, где была расположена наша часть и где мне ещё лишь предстояло провести два года, насыщенные событиями, крайне важными для меня и во многом определившими мои взгляды на жизнь и отношение к людям…
Ну вот, хотел написать про северное лето, а получилось что-то совсем другое… Ну ничего, даст Бог, и про заполярное лето напишу как-нибудь…